Шрифт:
Закладка:
Хотя в этих откровениях об амбициях близкому другу была доля самозащитного юмора, нет сомнений, что Чипман всерьез собирался быстро подняться в правительстве и в конце концов даже стать членом Конгресса Конфедерации, который в то время был высшим национальным органом власти в стране. Все его шутки о "многих ступенях", которые ему предстоит преодолеть, чтобы достичь "этой вершины счастья". . . . Сначала адвокат, затем выборщик, судья, депутат, помощник, член Конгресса" - лишь подчеркивают его высокомерную уверенность в том, что такие должности по праву принадлежат образованным джентльменам вроде него. То, что Чипман стал федералистом, было так же неизбежно, как и то, что Лайон стал республиканцем.34
Естественно, Лайон был глубоко возмущен таким человеком, как Чипман. Он считал его и его коллег-юристов "профессиональными джентльменами" и "аристократами", которые использовали свои знания в области общего права в интересах бывших лоялистов, нью-йоркских лендлордов и других "переросших земельных барыг, предпочитая им более бедные слои населения". Каким бы крупным фабрикантом и богачом он ни стал, Лайон не ошибался, утверждая, что представляет интересы более бедных слоев населения, поскольку эмоционально и традиционно он оставался одним из них. С его точки зрения, борьба между федералистами вроде Чипмена и республиканцами вроде него самого была действительно, как он говорил, вторя Джону Адамсу, "борьбой... между аристократами и демократами". В 1793 году Лайон основал газету "Фермерская библиотека", которая выступала против финансовой программы Гамильтона и пропагандировала Французскую революцию. В то же время он не упускал возможности заклеймить Чипмена и его семью "тори" и "аристократами".35
Ирония по поводу того, что его назвали "аристократом", не прошла даром для Чипмена и его семьи. "Натаниэль Чипман - аристократ!" - с изумлением сказал его брат. "Это должно звучать очень странно... для всех, кто был свидетелем его простых, республиканских манер, привычек и чувств". Однако на самом деле Чипман был таким же аристократом, как и все жители Вермонта, и Лайон, особенно потому, что он был богаче Чипмана, глубоко возмущался тем, что его заставляли чувствовать свою неполноценность.36
Хотя Лайон был членом законодательного собрания штата, большую часть 1790-х годов он провел в попытках избраться в Конгресс Соединенных Штатов и в 1797 году добился успеха. Он прибыл в Филадельфию, кипя гневом на аристократический федералистский мир. Он сразу же начал высмеивать обычные церемонии, связанные с ответом Палаты представителей на обращение президента. Он заявил, что не желает принимать никакого участия в "таком мальчишеском деле". В ответ федералисты не упустили возможности высмеять его поведение и происхождение, как в самом Конгрессе, так и в прессе. Чипман, в то время один из сенаторов от Вермонта, надеялся, что Лайон создает настолько "невероятную фигуру", что поставит в неловкое положение своих коллег-республиканцев. Федералисты называли его "лохматым Мэттом, демократом", "зверем", которого нужно посадить в клетку, "Лайоном", пойманным в болотах Гибернии. По их словам, он был ирландцем, в котором не было настоящей американской крови. Однако самую сокрушительную атаку на Лайона предпринял Уильям Коббетт, язвительный федералист, редактор "Porcupine's Gazette". Среди прочих насмешливых и сатирических комментариев Коббетт привел тот факт, что Лайон был отдан под трибунал за трусость во время Революционной войны и в наказание был вынужден носить деревянную шпагу. Об этом ни Лайон, ни федералисты не были склонны забывать.37
30 января 1798 года, во время короткого перерыва в работе Конгресса, Лайон говорил группе своих коллег-конгрессменов, что консервативным жителям Коннектикута нужен кто-то вроде него, чтобы прийти со своей газетой и превратить их в республиканцев. Федералист Роджер Грисволд из Коннектикута прервал выступление, чтобы сказать Лайону, что если он собирается идти в Коннектикут, то ему лучше носить свой деревянный меч, после чего разъяренный Лайон плюнул в лицо Грисволду. Многие члены парламента были возмущены поведением Лайона, но еще больше их потрясла "возмутительная" и "неприличная" защита, которую он предложил: в газетах сообщалось, что он сказал: "Я пришел сюда не для того, чтобы меня все пинали". Когда федералисты потребовали исключить Лиона из палаты за "грубые непристойности", республиканцы встали на его защиту и не допустили большинства в две трети голосов, необходимого для исключения.
Разочарованный, Грисволд хотел отомстить за свою честь. Если бы он считал Лайона равным себе, он мог бы вызвать его на дуэль; вместо этого, спустя две недели после того, как его оплевали, он напал на Лайона и начал пороть его в зале Палаты представителей. В ответ Лайон схватил каминные щипцы, и в итоге они боролись на полу Палаты представителей. Многие были в ужасе, а некоторые пришли к выводу, что Конгресс стал не лучше "таверны", наполненной "зверями, а не джентльменами".38 Этот необычный случай борьбы двух конгрессменов на полу Палаты представителей показал всю остроту партийной вражды и появление новых людей в политике.
НО СОЦИАЛЬНАЯ СТРАХОВКА, лежавшая в основе политического конфликта между федералистами и республиканцами в северных штатах в 1790-х годах, была связана не только с тем, что новые средние слои населения бросили вызов устоявшемуся порядку. Дело было еще и в том, что сложившийся аристократический порядок был слишком слаб, чтобы противостоять этим вызовам. Постоянная проблема американского общества - слабость его потенциальной аристократии, по крайней мере на Севере, - стала еще более очевидной в 1790-х годах. Слишком многие федералисты, такие как Уильям Купер, не обладали атрибутами джентри и казались едва ли отличимыми от тех средних слоев, которые бросали им вызов.
В Америке XVIII века джентльменам никогда не было легко играть роль бескорыстных государственных служащих, которые должны были жертвовать своими частными интересами ради общественных. Эта проблема стала особенно очевидной во время революции. Генерал Ричард Монтгомери, который в 1775 году возглавил роковую злополучную экспедицию в Квебек, постоянно жаловался на отсутствие дисциплины в своих войсках. По его словам, если бы можно было найти "какой-нибудь способ" "привлечь джентльменов к службе", солдаты стали бы "более послушными", поскольку "этот класс людей", предположительно, требует уважения со стороны простолюдинов. Но многие джентльмены предпочитали не служить, поскольку, будучи офицерами, они должны были служить без жалованья.39
То же самое можно сказать и о многих лидерах революции, работавших в Континентальном конгрессе, особенно о
